Милан Видмар

(22 июня 1885, Любляна — 9 октября 1962, Любляна)

 


Милан Видмар был приверженцем строгой логично стратегической игры, классиком так называемого ортодоксального ферзевого гамбита. Играл крепко, надёжно, избегал «ненужного» риска. (В Бледе, 1931 г., из 26 партий 17 он свел вничью). Этот стиль отразился и на его кредо.

 

В начале шахматной карьеры его преследовали честолюбивые мечты — любой ценой стать чемпионом мира, но затем Видмар подался в науку, избрав более надёжный путь материального обеспечения жизни. Он стал одним из крупнейших специалистов электротехники, профессором, ректором Люблянского университета.

 

Шахматные коллеги говорили о нём с уважением, но в глубине души чуть-чуть его презирали: как он мог, будучи столь выдающимся шахматистом, разменять свой колоссальный шахматный талант на «сребреники» сытой жизни?

 

При жизни Видмар никому ничего не объяснял. Только в мемуарах «Золотые шахматные времена», вышедших из печати в Западном Берлине накануне его смерти раскрылись глубокие психологические корни «измены».

 

Родители гроссмейстера были ремесленниками, с трудом сводили концы с концами. Но им хотелось дать высшее образование своему сыну, удивительно способному юноше. (Видмар окончил одновременно два училища — классическое и реальное!)

 

Прибыв в Вену сильным практиком, 17-летний паренёк поступает в машиностроительный институт. Студент начинает посещать кафе «Централ», в котором встречались шахматисты.


Вот как в своих мемуарах описывает это сам Видмар:
«В кафе «Централ» играли исключительно на ставку — полкроны за партию. Богатые посетители получали таким образом возможность за невысокую плату получать шахматное удовольствие, их нуждающиеся партнёры — добытый тяжким трудом скудный заработок. Некоторым профессионалам мастер мог дать целую ладью форы. Но и они находили более слабых партнёров, готовых с лёгкостью пожертвовать шахматам одну-две кроны. Я сам был вынужден ежедневно проводить три часа в кафе, чтобы заработать себе на скромный ужин, так как материальной поддержки из дому не хватало мне на пропитание.


В ноябре 1902 года я принял участие в зимнем турнире Нового венского шахматного клуба. Правда, я столкнулся с трудностями — надо было заплатить членский взнос в размере 20 крон, однако один мой приятель, однокурсник одолжил мне свои золотые часы, которые я заложил в ломбард. Завоевав приз, я затем выкупил часы.


Моё первое выступление на международной арене в Кобургском главном турнире поставило предо мной новую проблему, которая впервые возникла в моём сознании уже в период «деятельности» в кафе «Централ». Суть этой проблемы — где достать средства для дорожных расходов и содержания во время турнира? Правда, можно было у кого-то одолжить и затем расплатиться завоеванным призом. А если приз достанется не тебе? К счастью, мне удалось завоевать в Кобурге приз, позволивший полностью разделаться с долгами.


С добытыми ста кронами я с грехом пополам добрался до Кобурга. Сколько у меня оставалось на пропитание, я уже не помню, но мой первый ужин был более чем скромен — несколько варёных картофелин».

 

Видмара потряс услышанный рассказ о том, как в своё время собирали средства, чтобы облегчить судьбу бывшего чемпиона мира Вильгельма Стейница. попавшего на старости лет в беду.

— Шахматный король, умирающий в богадельне. Не является ли мой юношеский замысел стать профессиональным шахматистом слишком шатким? — спрашивал себя Видмар на обратном пути из Кобурга.

 

Судьбы Стейница и Пильсбери, вынужденного в сеансах одновременной игры вслепую расточать своё здоровье ради куска хлеба, сознание того, что шахматный мастер, переезжая с турнира на турнир, даже завоёвывая неустанно призы, должен отказаться от семейной жизни, домашнего очага, привели Видмара к выводу: «Шахматная сирена, увиденная вблизи, оказалась не столь уж прекрасной».

 

Конечно, Видмар не ушёл от шахмат полностью. Урывками, поскольку это позволяла основная работа, он играл в ряде сильнейших турниров, был даже приглашён в 1927 году к участию в неофициальном турнире претендентов на первенство мира в Нью-Йорке, но мечту о шахматной короне похоронил навсегда.

 

У Видмара было доброе сердце — он тяжело переживал судьбу своих бывших коллег-профессионалов и всячески старался им помочь. Организовывал турниры (Блед, 1931), сеансы, лекции, приглашал их в пятидесятые годы на шахматную работу.

 

Не только личная боль за судьбу стареющих мастеров, но и призыв к мировой общественности по достоинству отнестись к людям, пожертвовавшим для шахмат буквально всем, дабы доставлять всем эстетическое наслаждение, звучит в следующих строках Милана Видмара:

«По окончании гроссмейстерского турнира в Ноттингеме, 1938 года, я застал Тартаковера, укладывающего чемодан. Мы жили в одной комнате. Турнир не принёс мне успеха, но ещё хуже судьба обошлась с моим соседом. Я как сейчас вижу, как озабоченно он взглянул в свой чемодан. Ах нет, в своё будущее, в приближающуюся старость! Я его понял слишком хорошо. Проблема шахматного профессионализма! Обеспечение старости ему виделось как человеку, который неподвижно лежит на рельсах, хорошо зная, что вот-вот промчится скорый поезд».


 

 

Их имена в истории шахмат