ОН БЫЛ ЛЕНИНГРАДЦЕМ


Январь 1942 года. Ленинград в блокаде. Голод и холод. На улицах рвутся бомбы и снаряды. Долетают они и до Крестовского острова, где стоит дом, в котором живёт с семьёй Пётр Арсеньевич Романовский, мой отец.


Ещё недавно его дочери ходили через весь город в центр на другой берег Невы за супом и кусочком хлеба в спорткомитетовскую столовую. Теперь никто не ходит — нет сил.


В доме ничего не осталось, кроме книг и тетрадей, заветных тетрадей... Дров давно нет, мебель сожжена. Похлёбка из картофельной кожуры — единственная пища, но и её уже не хватает...
Романовский перед войной перенёс тяжелейший инфаркт, и его последствия чувствуются. Близится трагическая развязка...


31 января 1942 года на первой странице чистой тетрадки под номером 15 появляется выведенная каллиграфическим почерком запись: «В течение 20 дней суровая действительность уничтожила всю мою семью. 6 января 1942 г. умерла Ася — 56 лет, 10 января — Светлана — 17 лет, 14 января — Аня — золотко мое!— 6 лет, 22 января — Рогнеда — 26 января — Кира — 18 лет.
Зачем мне жить, и почему судьба пощадила меня пока и надолго ли? Единственная возможность продолжать жить — это работать. Итак, пока смерть не схватила меня за горло, я начинаю новую работу «Избранные партии». Избраны они под углом зрения исторических процессов...
... Я имею в виду исторический процесс развития шахматной мысли. Отразить его путём комментария характерных партий для различных этапов исторического хода шахматной культуры — так примерно рисую я сейчас задачу, поставленную перед собою».


Холодно. Руки мерзнут. Но топить печку нечем, да и надо экономить силы для работы.


Впрочем, мороз и благо — за стеклянной дверью на веранде лежат замёрзшие тела любимых... Лежат как живые. Петр Арсеньевич иногда встаёт из-за стола, подходит к стеклянным дверям и подолгу смотрит на ясные лица дочерей. Он знает, что тоже обречён. От голода кружится голова...


Он упрямо дышит на коченеющие пальцы и пишет. Он начинает новый труд. Он должен успеть его закончить!


Сейчас, спустя сорок с лишним лет, я держу в руках эту тетрадь в 196 страниц, целиком исписанную бисерным каллиграфическим почерком.


П.А. Романовский прожил ещё более двадцати лет. Он закончил и эту тетрадь и написал ещё около двадцати, а всего тетрадей более тридцати! Многие материалы из них никогда не публиковались.


За послевоенное время он написал несколько книг, таких, как «Избранные партии», «Романтизм в шахмат¬ном искусстве», «Миттельшпиль»— книга, единственная в своем роде; он был членом редколлегии журнала «Шахматы в СССР», председателем Высшей квалификационной ко¬миссии, председателем Всесоюзной коллегии судей, членом президиума Шахматной федерации СССР; он воспитал сотни учеников, среди которых немало мастеров и гроссмейстеров, вёл переписку с любителями шахмат всей страны, от Владивостока до Ленинграда, от Мурманска до Тбилиси и Ташкента. (Пользуясь случаем, прошу товарищей, сохранивших письма П.А. Романовского, выслать их копии или сами письма для снятия копий в адрес журнала «Шахматы в СССР».)


Атмосфера вокруг отца всегда была полна творческим горением, причем не только шахматным. Он профессионально играл на балалайке, писал стихи. Пётр Арсеньевич создал новую семью, вырастил сына и дочь. Сейчас растут трое его внуков. Они уже старшеклассники.


Труд и деятельность П.А. Романовского были высоко оценены Советским правительством. Он был награждён орденом Трудового Красного Знамени.
И всё это после невероятных Лишений и потрясений военных лет!


Вернёмся же в блокадный Ленинград.


Отец очень редко рассказывал об этом времени. Как жаль, что ни я, и никто другой не записал его скупых воспоминаний! Помню, как, ещё будучи школьником, совершенно потрясённый слушал я рассказ об угасающей на руках отца шестилетней Ане.


И сейчас трудно спокойно вспоминать о таких наших беседах, так же как, вероятно, вообще трудно писать сыну об отце...


Вот первая запись в тетрадях отца того времени:
«Страшное пламя войны охватило нашу Родину. Тысячи лучших сынов Советской страны уже отдали свою жизнь за свободу Отечества.
В этих условиях трудно мыслить о шахматном искусстве и более двух месяцев мои мысли были в стороне от него. Я пришел, однако, после глубоких размышлений к выводу, что лозунг «Все для фронта!» должен не тормозить, а развивать во всех областях деятельность советских людей. Поэтому, собрав всю свою волю, я вновь принимаюсь за свои работы...»

Запись сделана 26 сентября 1941 года. Поразительна продуктивность и тщательность работы отца в тот период над шахматными тетрадями. Уже через месяц он закончил две работы и начал третью.


Вот что читаем мы на последней странице второй из его военных тетрадей:
«От начала до конца она (тетрадь — В.Р.) делалась во время Великой освободительной Отечественной войны с немецкими захватчиками, с фашистским зверьем злодея Гитлера.

Многие строки этой тетради, целые страницы ее писались под прерывистое гудение «хейнкелей» и «юнкерсов», под взрывы падающих сверху фугасов, под далекие раскаты денно и нощно не прекращающейся канонады. Спокойствие духа и выдержка — вот что хотелось мне проявить, работая над этой тетрадью.

Не спеша выводил я каждое слово, каждую цифру. Ни одна моя работа не сделана так чисто, четко, аккуратно, как эта...
... С не меньшей тщательностью стремился я отшлифовать и комментарии. Удалась ли мне эта сторона моей работы?

... Хочется думать и верить, что и внутреннее содержание моих очерков вполне гармонирует с их внешностью. Если это не так, то, значит, я не справился с поставленной перед собою задачей, значит, я переоценил свои силы, волю, порывы своего сердца, свою веру в жизнь, наконец.
Пройдут годы... Взойдет солнце яркой, светлой жизни над нашей социалистической Родиной. Пусть и эта маленькая тетрадочка найдет для себя местечко в будущем расцвете шахматной культуры... 27 ноября 1941 г.».


Остаётся добавить, что эта тетрадь послужила основой вступительного автобиографического очерка в книге П.А.«Романовского «Избранные партии».


Помню, как отец в одну из редких минут воспоминаний о блокадных днях рассказал, что, когда его собирались эвакуировать из Ленинграда по Дороге жизни через Ладогу, он ни за что не хотел уезжать от своей погибшей семьи. Только когда он потерял сознание, его удалось положить на носилки.
Пришёл в себя П.А. Романовский только в госпитале в г. Александрове. Дальше его не повезли, длительной дороги организм не перенёс бы.
Несколько месяцев Романовский был на грани жизни и смерти. Выжить в таких условиях мог только человек с могучей волей к жизни и силой духа.
И он выжил! И начал работать.

После выписки из госпиталя отец перебрался в г. Иваново к старшему брату Александру Арсеньевичу.


И вот я держу перед собой тетрадь № 19:
«Иваново, 12 июля 1942 г.
Я верю в грядущую славу моей отчизны, и эта вера придает новые силы. Я верю в то, что придет время, когда шахматисты нашей страны прочтут незатейливые тетрадочки ушедшего в небытие человека, прочтут, подумают и скажут: «Во время тяжелых испытаний, наступивших для великой страны социализма, и он делал, может быть, небольшое, но нужное и полезное для Родины дело».


Затем на страницах этой тетради анализируется матч-реванш на первенство мира между Алехиным и Эйве «как итог исторического процесса развития шахматной мысли!».


Многие части этого исследования и сейчас звучат вполне современно, и, думаю, эта работа найдёт ещё своего читателя.


Но Романовский занимается не только историческими и аналитическими исследованиями. Он читает в госпиталях лекции раненым бойцам, проводит сеансы одновременной игры и, наконец, принимает участие в шахматном первенстве г. Иваново.


Вот что пишет об этом он сам:
«1942 г., Иваново. После ленинградской зимы 1942 года я наконец-то поднялся на ноги. Я еще болен, сильно болен и телом и духом, но ждать больше нельзя. Времени осталось мало, жить недолго, и я решаюсь снова, несмотря ни на что, вступить на путь практического творчества...
... Я еще хожу в клинику, прихрамывая сильно на левую больную ногу, еще хватаюсь за сердце, но хожу аккуратно и на туры чемпионата города, в котором впервые после ленинградской блокады решаюсь проверить свою шахматную мысль».


В этом соревновании Пётр Арсеньевич занял первое место, выиграв все партии.


После окончания турнира Романовский провёл вместе с участниками подробный анализ многих партий, указал на ошибки своих партнёров.
В тетради № 20 отец поместил 9 партий из 10 сыгранных им на этом турнире.


Ферзевый гамбит 

П. РОМАНОВСКИЙ - А. РОМАНОВСКИЙ


 
 

 


В начале 1943 года Романовский принял участие в состоявшемся в Москве турнире, посвящённом 25-летию Красной Армии.
Он, конечно, ещё не вполне здоров, ещё слишком живы в памяти тяжкие дни блокады, да и возраст даёт себя знать, но некоторые партии напоминают нам об активном, бескомпромиссном, ищущем «довоенном» Романовском.

 

Испанская партия 

П. РОМАНОВСКИЙ - В. ПАНОВ

 

 


 

 

 

 После турнира, летом 1943 года отец был направлен на отдых и лечение в подмосковный санаторий. И здесь он продолжал работать. Одну из своих тетрадей он посвятил анализу результатов турнира гроссмейстеров и мастеров, состоявшегося в Свердловске в апреле — мае 1943 года. Эта работа сейчас готовится к публикации.


В санатории отец познакомился со своей будущей женой, моей матерью, Елизаветой Сергеевной, работавшей в библиотеке. Помню, отец говорил, что в наибольшей мере именно она помогла ему вновь обрести душевное спокойствие, понять, как много ещё можно и нужно успеть сделать.


В начале 1945 года в новой семье П.А. Романовского появился сын, а через год с небольшим и дочь. У Петра Арсеньевича снова была семья, впереди — интересная, творческая работа. Жизнь обретала новый смысл.


В. РОМАНОВСКИЙ

 

 

 

ТУРНИР, СТАВШИЙ ЛЕГЕНДОЙ
 
 
 

Командировочное удостоверение, выданное курсанту А. Левину, -

на снимке он сидит второй слева.

Такие предписания имели и другие участники турнира.

   
 
  Участники и судьи блокадного чемпионата Ленинграда, 1943 год
   
  В середине 1970-х годов ленинградского мастера Е. Столяра попросили оказать помощь соседке по дому, старой, одинокой, больной женщине, которую он до этого никогда не видел. Когда Столяр вошёл к ней в комнату, у него перехватило дыхание. «Откуда у вас фотография моего близкого друга ещё по довоенному Дворцу пионеров!» — спросил он, едва сдерживая волнение. «Это мой сын», — ответила женщина...
   
  В самом начале блокады группа студентов ЛГУ — все первокурсни¬ки, надежда шахматного Ленинграда, и среди них Л. Гинзбург — записалась в Народное ополчение. Мать Гинзбурга, та самая женщина, к которой по просьбе соседей пришёл Столяр, по долгу службы — она была военным врачом — приехала в одну из стрелковых частей и случайно встретила там сына. «В армию меня по зрению не взяли, а здесь, в ополчении, мне удалось обмануть начальство, — с гордостью сказал он ей, — но только не вздумай разоблачать меня, а то ты меня никогда больше не увидишь. Между прочим, я не один здесь такой». Ей действительно не пришлось больше увидеть сына. Вместе со своими друзьями-шахматистами В. Воркуновым, М. Фомишкиным и многими другими он геройски погиб через несколько дней в боях за Ленинград.
   
 

Шахматисты Ленинграда честно исполнили свой долг перед Родиной, перед своим городом. Ушли воевать

А. Толуш и В. Рагозин, Е. Кузьминых и Л. Шамаев, В. Васильев, Г. Гольдберг, Д. Ровнер, А. Черепков. Ответственнейшую работу в тылу выполняли эвакуировавшиеся из Ленинграда Г. Левенфиш, М. Ботвинник,

Л. Абрамов. Те, кто остался в осаждённом городе, тоже числили себя солдатами и как могли боролись с ненавистным врагом, хотя положение их было необычайно трудным. От голода и болезней погибли В. Раузер, братья А. и Л. Куббели, С. Вайнштейн, И. Голубев, Б. Бельчиков. Переправляясь через Ладогу, от прямого попадания бомбы в баржу погиб замечательный дипломат, революционер, пропагандист шахмат А. Ильин-Женевский. Разлетевшись на тысячи листочков, уплыл по озеру его знаменитый архив. Воевавший в ВВС Балтфлота Г. Гольдберг разыскал его вдову и спросил, нужно ли ей что-нибудь, «Мне нужен Ильин- Женевский, — сказала женщина, — но это, увы, не в ваших силах». Очень скоро её тоже не стало...

 

  Один из организаторов сеанса, который давал в госпитале Петр Арсеньевич Романовский, рассказывал мне, каким он увидел его в то время: «Романовский только что похоронил своих детей и сам едва передвигал ноги. Переходя от доски к доске, он как-то автоматически, машинально переставлял фигуры... В глазах его стояли слёзы, руки дрожали, но величайшим усилием воли он сдерживал себя».
Читатели журнала знакомы с отрывками из писем П. А. Романовского, в которых он рассказывает о суровых днях блокады («64 — Шахматное обозрение», № 12. 1982).
.
Письма датированы 1941- 1942 годами. В одном письме, в частности, есть такие строки: «ЖИТЬ! Как это просто звучит и как это мне кажется трудным...»

 
  И всё-таки шахматная жизнь в Ленинграде практически ни на день не прекращалась. «Когда пушки стреляют, музы молчат» — эта аксиома в блокадном Ленинграде была решительно пересмотрена. И вместе с другими музами не молчала и шахматная Каисса. В госпиталях и больницах, воинских частях и на предприятиях проводились сеансы и лекции, хотя сеансёрам для этого порой приходилось пройти пешком город из конца в конец. Кое-где, как в «старое, доброе довоенное время», сильнейшие определялись в личных и командных турнирах. На основании присланных таблиц и заявлений за годы блокады свыше 600 человек получили свои первые в жизни категории. Но чаще всего шахматные баталии не принимали строгих организационных форм. Просто в редкие свободные минуты собирались старые друзья и соперники, и ни голод, ни холод, ни отсутствие электрического света не могли помешать им выяснять годами не выясненные отношения.
   
 

Первый блокадный чемпионат Ленинграда всё же не удалось довести до конца. Это был сильный по составу, почти не уступавший довоенному турнир. В нём участвовали Равинский, Чеховер, Лисицын, Новотельнов,

И. Рабинович. Играли иногда в Центральном шахматном клубе, но чаще в одном из военных госпиталей. Однажды после очередного тура участников не покормили — просто не хватило еды. Даже в госпиталях её было в обрез. И на следующий день половина шахматистов не смогла дойти до турнирного помещения. 1942 год, самый тяжёлый год блокадного Ленинграда, был, естественно, самым трудным годом и для ленинградских шахмат. Но уже в середине 1943 года состоялся очередной, 17-й чемпионат города, давно уже и для современников, и для следующих поколений ставший легендой. И хотя его участники, а было их всего десять человек, имели сравнительно невысокую квалификацию — ни одного мастера, всего два кандидата в мастера, — они навсегда золотыми буквами вписали свои имена в историю шахмат.

   
  Инициатором и главным организатором турнира был начальник пожарной команды штаба Ленфронта капитан В. Домбровский. На таких фанатиках, как он, держались и держатся шахматы. Не добившись особых успехов в практической игре, Домбровский тем не менее сделал для шахматного искусства очень много. Организатор, лектор, пропагандист, он многие годы собирал всё, что имело отношение к шахматам, и оставил после себя уникальную коллекцию из редчайших книг, картин и сервизов на шахматные темы, комплектов фигур, которыми игрались матчи на первенство ми¬ра... Большая часть этого замечательного собрания хранится теперь в Таллинском Доме-музее П. Кереса.
   
  Получив в штабе Ленфронта одобрение идеи организации первенства, Домбровский начал с того, что разыскал М. Волковысского. Самый известный довоенный ленинградский шахматный судья Михаил Николаевич Волковысский сражался на Невской Дубровке и ничего не знал о шахматных делах и планах осаждённого города. Когда он получил приглашение судить 17-е первенство, изумлению его не было предела.
   
  «В декабре 1983 года мне исполнилось 80 лет, — рассказывает Волковысский. — Если учесть, что я имею звание международного арбитра и всю свою жизнь посвятил шахматам, то можно представить себе, сколько довелось мне судить соревнований от первенств цехов и районов до всесоюзных и крупнейших международных турниров. Но тот, блокадный, всегда считал главным в своей судейской карьере. О турнире 1943 года много писали, но мне кажется всё-таки недостаточно. Об этом первенстве, так же как о знаменитом футбольном матче в блокадном Ленинграде, как об исполнении 7-й симфонии Шостаковича, сразу же узнали фашисты, и это вряд ли придало им уверенности в благополучном для них исходе войны.

Конечно, квалификационный состав турнира был слабее обычного, да и сыгранные партии оставляли желать лучшего, но всё это не шло ни в какое сравнение с моральным, политическим значением этого события. Победителем турнира стал, как известно, Фёдор Скляров, главный врач одной из поликлиник, прекрасный, отзывчивый человек, много помогавший нам во время соревнования по медицинской части. Ну, а самым интересным участником турнира был, конечно, Василий Соков. Знаменитый шашист, он очень неплохо играл и в шахматы. За всю историю советского шахматно-шашечного движения одному Р. Нежметдинову удалось добиться звания мастера и в шахматах, и в шашках. Если бы Вася Соков остался жить, он наверняка стал бы двойным гроссмейстером. Увы... Ему удалось ещё сыграть несколько партий в следующем, тоже блокадном, 18-м первенстве Ленинграда, но, не закончив его, он был отозван на фронт и геройски погиб под Нарвой».
 

  «Я помогал М. Волковысскому в судействе, а В. Домбровскому в организации турнира», — вспоминает мастер по шашкам Б. Герцензон, во время блокады вместе с Соковым боец пожарной охраны.
«После долгих обсуждений и поисков было решено, — рассказывает он, — провести чемпионат в Доме спорта на улице Халтурина, 22. Но уже после того, как мы приняли такое решение, в этот дом попал снаряд. Капитан Домбровский выслал группу солдат, в том числе и меня с Соковым, для расчистки здания. Затем организовали доставку туда столов, часов, всего шахматного инвентаря. Обычно турнир из десяти участников длится две - две с половиной недели. 17-е первенство Ленинграда продолжалось два месяца — с 20 июня по 15 августа. И продолжалось бы ещё дольше, если бы его участники во главе с М. Волковысским обращали внимание на воздушные тревоги и артобстрелы. Сначала мы спускались в бомбоубежище, а потом нам это надоело, и игра продолжалась, даже когда взрывной волной во время тура в помещении выбило все стекла. Порой кто-то не мог прийти на партию, и тогда уже перед самым началом игры перекраивалось расписание и менялся порядок туров. Помнится, однажды Соков, проведя всю ночь на крыше, погасил семь зажигательных бомб. На следующий день ему разрешили не играть, а он всё-таки пришёл в турнирное помещение. «На фронте воюют день и ночь, — сказал он, — и нечего мне устраивать здесь курорт», Для поддержания сил участников, а главное — для борьбы с цингой, нас поили супом из крапивы и компотом из хвои деревьев».

 
 

«Ах, как я гордился перед своими одноклассниками, — вспоминает мастер по шахматам, инженер-механик

А. Решко, — что меня пригласили во взрослое первенство Ленинграда. Мне было тогда всего шестнадцать лет, по нынешним временам ничего особенного, но тогда я хорошо понимал, что попал в турнир только в связи с нехваткой сильных шахматистов. Вместе со своим классом я был отправлен за город на сельскохозяйственные работы. Чтобы попасть на улицу Халтурина, мне часто под обстрелом приходилось преодолевать пешком не один десяток километров, но мне кажется, я преодолел бы и сотни кило¬метров — так любил шахматы и так горд был оказанным мне доверием».

   
  «А я больше всего запомнил дружелюбную обстановку на турнире, — вспоминает другой его участник, ныне заведующий дерматологическим кабинетом, а тогда курсант курсов усовершенствования медсостава Красной Армии А. Левин. — Никакого раздражения, взаимных упрёков, конфликтных ситуаций. И это в условиях, когда смерть в буквальном смысле витала над головой и нервы у всех были напряжены до предела».
   
  Следующий, 18-й чемпионат Ле¬нинграда (1944 год) начался ещё в блокированном городе, но закончился уже после окончательного снятия блокады. Он проходил в более благоприятных, но тоже ещё в далёких от нормальных условиях. Впрочем, переживших блокаду любителей шахмат никакие трудности остановить уже не могли. Один за другим открывались кружки и клубы при дворцах и домах культуры, стал поставлять в неограниченном количестве шахматные кадры Дворец пионеров. Началась шахматная горячка. И к началу 1950-х годов шахматный уровень Ленинграда достиг высшей точки, превзойдя даже лучшие довоенные годы.

 

  Н. БОРИСОВ
  64 - Шахматное обозрение № 2, январь 1984 г.

 

 

ПОБЕДИТЕЛИ