КРАСИВАЯ ШАХМАТНАЯ ПАРТИЯ! ЧТО ЭТО?

Речь идёт о дискуссии, развернувшейся после окончания знаменитого международного турнира гроссмейстеров, который проводился в Петербурге (апрель—май 1914 года). На турнире были установлены специальные призы за красивейшие партии. Первый приз получил Капабланка за победу над Бернштейном, второй — Тарраш за победу над Нимцовичем.

Приводим эти партии, вызвавшие и восторженные отклики, и ряд критических замечаний.
 

Х.Р. КАПАБЛАНКА - О. БЕРНШТЕЙН
Ферзевый гамбит
 

 

А. НИМЦОВИЧ - З. ТАРРАШ
Ферзевый гамбит
 

 

Красивая партия. Красивый ход. Эти определения давно стали привычными для любителей шахмат. Мы часто пользуемся ими, чтобы выразить свое отношение к тем или иным событиям, происходящим на доске. Именно событиям, ибо шахматная красота не статична.

Вот что писал Эм. Ласкер: «Эстетический момент в шахматах всегда связан с действием. Эстетическая оценка появляется лишь тогда, когда фигуры что-то делают, когда зритель видит эту деятельность, зажигающую в нем интерес и приковывающую его внимание к определенному явлению».

К этому следует добавить, что четкие критерии шахматной красоты до сих пор не установлены. Надо признать, что сделать это далеко не просто, ведь красота в шахматах понятие сложное, как сложна и сама природа нашей древней игры.

 

Бесспорно, однако, что на протяжении столетий понятие красоты в шахматах тесно связано с комбинацией, жертвой, неожиданным и парадоксальным решением.

Вместе с тем неразрывно входит в это понятие и целесообразность решения. Никакую комбинацию с жертвами мы не назовём красивой, если она ведЁт к поражению щедрого жертвователя. Также почти лишена эстетического значения комбинация, которая не оправдана развитием событий в партии, не является необходимой и существует как бы сама по себе за пределами конкретной позиции, в которой она применена.

Поскольку критерии шахматной красоты не являются общепризнанными, естественно, что очень часто возникают споры по поводу присуждения призов «за красоту».

Во избежание таких споров в современных турнирах введено более широкое понятие — лучшая партия. К числу таких партий могут относиться и те, в которых нет комбинационных эффектов и внешней красоты. Ведь нас наравне с комбинациями радуют и глубина замыслов, и железная последовательность в проведении намеченных планов, и тонкое разыгрывание хитрого эндшпиля. Как справедливо писал когда-то великий французский писатель В. Гюго, «не может быть красоты в том, в чем нет мудрости».

Рассматривая партии, изобилующие комбинационными эффектами, «блестящие вдохновения прошлого», как говорил М. Чигорин, нельзя упускать и того непреложного факта, что непрерывный процесс развития стратегии и тактики шахмат неизбежно меняет и наши представления о том, что хорошо и плохо в шахматной борьбе. Порою то, что случилось в таких партиях, игранных много лет назад, кажется сейчас наивным и даже приводится в руководствах для начинающих.

Напомним читателям, что впервые приз «за красоту» был установлен на небольшом международном турнире в Филадельфии (1876). С конца прошлого века такие призы стали присуждаться в большинстве крупных турниров. История шахмат знает и такие соревнования, в которых специальными призами отмечались по
 8—10 партий. Назовём хотя бы международные турниры в Менте-Карло (1902), Остенде (1905), Бармене (1905), Карлсбаде (1911).

Возвращаясь к «петербургской дискуссии», отметим, что её начало положило выступление 3. Тарраша в журнале «Шахматный вестник» (№ 11, 1914). Со свойственной ему нетерпимостью к мнениям, не совпадавшим с его точкой зрения, он писал о решении комиссии, присудившей специальные призы:

«Это в достаточной степени достойное порицания решение судей- основано на том, что председателем комиссии был А. Берн, сухой, трезвый англичанин, лишенный художественного вкуса и ценящий красоту партии по толщине пожертвованной в ней фигуры. Раз уж Берн доказал, что он не обладает требуемыми качествами для подобного дела. На нюрнбергском турнире 1906 года, где на него была возложена та же почётная задача, он увенчал призом совсем обыкновенную партию, совершенно игнорируя более красивую, сыгранную Маршаллом».

Восстанавливая дела давно прошедших дней, приводим и эту «обыкновенную» партию.
 

О. ДУРАС - Г. ФОЛЬФ
Испанская партия
 

 

Любопытная партия. Но даже если согласиться с Таррашем в том, что она ординарна, у него не было оснований давать своеобразный «отвод» Берну. Ведь, как мы уже говорили, чётких критериев шахматной красоты не существует и сейчас, тем более не было их раньше.

А теперь посмотрите партию Маршалла, о которой говорил Тарраш.

 

Ф. МАРШАЛЛ - Г. ВОЛЬФ
Ферзевый гамбит
 

 

Возможно, и вы согласитесь с суждением Тарраша о том, что оставшаяся без приза вторая партия превосходит первую, хотя атака, проведённая в ней белыми, не отличается оригинальностью. Но ведь, как говорят, «на вкус и цвет товарищей нет».
 
Капабланка
 
События в дискуссии, о которой мы рассказываем, развивались дальше так. В газете «Новое время» была опубликована партия Капабланка — Бернштейн с подробными примечаниями Капабланки. Эти примечания в журнале «Шахматный вестник» (№ 12, 1914) прокомментировал Бернштейн, по существу солидаризировавшийся с Таррашем.

«Я считаю эту партию одной из лучших, которую я когда-либо играл», — писал в газете X. Р. Капабланка. А вот мнение О. Бернштейна:

«Заключительная комбинация очень мила, но ведь сделана она в положении, в котором можно было выиграть как угодно. Очень печально, что назначенное правлением Петербургского шахматного собрания жюри (гг. А. Берн, Е. А. Зноско-Боровский и С. И. Полнер) разделило мнение Капабланки, высказанное с таким апломбом, и присудило ему за партию 1-й приз «за красоту». Или жюри поступило так, чтобы утешить его по случаю неполучения первого приза в турнире? Тогда это ещё более несправедливо.

Ещё в 1909 году я писал в «Шахматном обозрении»: «Давно пора установить правило, что призы за красоту игры на международных турнирах должны присуждаться самими его участниками, или, по крайней мере, первоклассными маэстро, которые могут наиболее верно оценить труд себе равных, или же, наконец, выбор судей предоставить самим участникам турнира».

Я должен теперь повторить своё мнение и полагаю, что, пока оно не станет общим, в присуждении призов за красоту не будет порядка».

В журнале «Шахматный вестник» (№ 13) было опубликовано следующее письмо в редакцию одного из руководителей Петербургского шахматного собрания Б. Е. Малютина.
 

МИЛОСТИВЫЙ ГОСУДАРЬ

г. Редактор!

Позвольте ещё раз вернуться к вопросу о присуждении призов «за красоту» в петербургском турнире чемпионов. Повод к этому дают примечания О.С. Бернштейна к партии его с Капабланкой. Поскольку комментатор, возражая Капабланке, критикует решение жюри в самом его существе, против такой оценки ничего нельзя иметь: она является делом вкуса, и каждый сильный игрок, а тем более такой первоклассный маэстро, как О.С. Бернштейн, может с правом на внимание высказывать свои взгляды.

Дело, однако, в том, что О.С. Бернштейн помимо критики по существу допускает и полемический выпад личного свойства, говоря: «или жюри поступило так (т.е. присудив 1-й приз за красоту Капабланке), чтобы утешить его по случаю неполучения первого приза»?! Такое замечание, даже выраженное в форме вопроса, содержит тяжкое обвинение по адресу членов жюри. Намекая на то, что они могли руководиться посторонними побуждениями, оно опорочивает их добросовестность...

Я, будучи близко знаком с их работой и её мотивами, считаю себя обязанным вступиться за их доброе имя и категорически удостоверить, что никаких других соображений, кроме внутреннего убеждения в достоинстве данной партии, у судей не было. Если О.С. Бернштейн держится обратного мнения, пусть он его докажет: onus ргоbandi лежит на обвинителе. Но я и сам не допускаю мысли, чтобы О.С. Бернштейн хотел набросить тень на моральную ценность решения жюри, и убежден, что он... даст соответствующее разъяснение.

В заключение несколько слов о способе составления жюри. Мне кажется, что и рекомендуемое О.С. Бернштейном избрание судей участниками или из их числа не избавит от критики решений; разногласия неизбежны, и жалеть об этом нечего, лишь бы, критика оставалась в своих законных пределах. Что же касается жюри, избранного СПБ. турнирным комитетом, то нельзя отрицать, что оно состояло из выдающихся и уважаемых игроков, решительно не заинтересованных в результатах турнира.

Б. МАЛЮТИН

 

Тарраш
 
В другом письме в редакцию, также опубликованном в журнале, Б. Малютин рассматривает обвинения, выдвинутые 3. Таррашем. Вот что он пишет:
 
«В № 11 журнала приводится отрицательный отзыв д-ра Тарраша о присуждении призов за красивейшие партии международного турнира первоклассных маэстро. Редакция, со своей стороны, замечает, что «присуждение действительно производит несколько странное впечатление; во-первых, никому до конца турнира не был известен состав жюри, и, во-вторых, решение этого жюри было совершено с невероятной поспешностью, чуть ли не моментально вслед за последней партией турнира».

По этому поводу я считаю себя обязанным указать, что избрание жюри состоялось задолго до окончания турнира, и имена его членов были известны всем, внимательно следившим за ходом игры.

Из числа членов жюри А. Берн и Е.А. Зноско-Боровский, в качестве корреспондентов органов печати ежедневно бывавшие на турнире, конечно, хорошо знали все игранные на нём партии, а С.И. Полнеру, посещавшему собрание реже, записи всех сколько-нибудь серьёзно конкурировавших на приз партий были заблаговременно переданы для рассмотрения. Понятно, что при небольшом общем числе партий (всего 75) и процент красивых среди них не мог быть высоким.

При таких условиях уже во время самого турнира каждый из членов жюри мог составить себе определённое мнение, которое только оставалось проверить путём совместного анализа и обмена впечатлений, заседание жюри, посвящённое этой задаче, состоялось в день последнего тура... Жюри ещё раз внимательно рассмотрело все конкурировавшие партии, а также вновь представленную из последнего тура (Ласкер — Маршалл).

Всё сказанное убеждает, что «поспешность» жюри не может дать повода к упрёку в опрометчивости, а если так, то надо признать, что она не принесла делу вреда. Можно, конечно, оспаривать решение жюри по существу, но от таких споров не может оградить и промедление в оценке. Что же касается, в частности, критики д-ра Тарраша, то ему уже сообщено, что он напрасно возлагает ответственность на одного Берна: решение жюри было единодушным».

 

И в заключение познакомьтесь со статьей мастера Е. ЗНОСКО-БОРОВСКОГО, разъяснившего мотивы решения жюри («Шахматный вестник», № 14, 1914).

 

О распределении призов за красивейшие партии в С.-Петербургском чемпион-турнире
 
Присуждение призов за красивейшие партии минувшего чемпион-турнира вызвало в печати ряд нареканий. Кажется, ни разу ни одно присуждение подобных призов не обходилось без всевозможных нападок. Оно и понятно: раз в дело замешана «эстетика», то объективные признаки отступают перед субъективными, конечный итог здесь диктуется вкусом, — как же может быть достигнуто согласие между всеми?

Приняв это во внимание, приходится удивляться, что нынешние нападки столь ещё незначительны. Во-первых, все они говорят не о том, что плохим партиям дали приз, а лишь о том, почему из двух лучших партий поставили на первое место не ту, которую хотели видеть критики; во-вторых, эти нападки касаются не существа дела, а разных побочных обстоятельств.

Так, на «Шахматный вестник» присуждение призов произвело «несколько странное впечатление» по двум причинам: «никому до конца турнира не был известен состав жюри», и «решение этого жюри было совершено с невероятной поспешностью, чуть ли не моментально вслед за последней партией турнира». Если бы даже эти причины соответствовали действительности, и тогда они ничего не говорили бы о достоинствах ре-решения: пусть состав жюри никому не был известен, пусть судьи быстро выполнили свою задачу, всё-таки решение их может быть справедливым. Но сами причины эти отсутствуют: так, едва ли комитет турнира обязан был оповещать редакцию журнала о том, кто вошел в состав жюри, те же, кто турниром интересовались, знали о нём давно.

Что касается быстроты решения, то члены жюри, не пропуская ни одного дня, знали все партии, анализируя их с игроками и составляя к ним примечания для повременных изданий. Кроме того, им были переданы все партии, отмеченные ими самими и названные игроками, и они их вновь совместно переиграли и разобрали. Надо еще заметить, что обе лучшие (по общему мнению) партии, получившие приз, по мнению судей, резко выделялись среди всех остальных, а они были сыграны в предварительном турнире. Значит, в дальнейшем приходилось все новые партии сравнивать с этими. Так и случилось, например, в последнем туре, когда Ласкер очень красиво выиграл у Маршалла.

Так как во всех делах, не только шахматных, нередко больше всего любят говорить не о сущности, а формально и, главным образом, о личностях, то удивительно ли, что г. С. Алапин (судя по ссылке на него в «Hamburger Nachrichten») в решении жюри усмотрел желание утешить Капабланку за поражение (г. Алапину простительно не знать, что партия Капабланки поставлена выше других ещё до конца турнира) и что д-р 3. Тарраш стал нападать на «лишённого художественного вкуса» А. Берна, для которого будто бы красота исчерпывается массой пожертвованных фигур (подсчитав пожертвования, д-р Тарраш убедился бы, что он пожертвовал двух слонов и качество, а Капабланка — одного слона и качество: кто больше?).

Если я сейчас берусь изложить основания, по которым судьи пришли к своему решению, то не для того, чтобы полемизировать с подобными выводами, но лишь потому, что чувствую себя обязанным перед Шахматным Собранием, которое просило нас дать подробную мотивировку решения (что из-за отъезда А. Берна оказалось неосуществимым), и ещё ввиду указанных нападок на г. Берна, который несёт равную с другими судьями ответственность.

Задача моя облегчается тем, что никто не возражает против достоинств премированных партий; приходится, значит, говорить лишь о том, почему партия Капабланка — Бернштейн предпочтена партии Нимцович — Тарраш или, главным образом, какие дефекты в последней партии усмотрели мы и какие совершенства в первой.

Самый главный дефект партии Тарраша, конечно, тот, который отметили и все комментаторы: комбинация в ней неоригинальна, она встретилась уже в 1889 г.

Задаче никогда не присудят приз, если у ней имеется «предшественница», разве лишь в ней найдётся новое «усложнение». Какое же усложнение в данной партии? Ход 22... Лf8—е8. Но ведь это же традиционнейший ход. Здесь так мало вариантов, что уже через пять ходов после первой жертвы слона чёрные выиграли ладью. Однако в дальнейшем Тарраш играл не наилучшим образом, ибо упустил на 28-м ходу мат в 3 хода.

Можно ли сказать далее, что прекрасна вся партия, подготовка комбинации? Нет. Потому что при положении слонов на диагоналях а8—h1 и b8—b2 вся игра всегда имеет в виду атаку на королевском фланге, и, значит, нельзя сказать, что Тарраш незаметно готовил её: она как для белых, так и для чёрных вполне предуказана. Но более того: она обусловлена далеко не совершенной игрой противника. Действительно, он теряет два темпа, чтобы вызвать g7—gб; он теряет два темпа и лишается одного из атакующих слонов, чтобы уничтожить коня c6; он производит размен пешек и даёт чёрным сильный центр, чтобы завладеть пунктом d4 — всё это дефекты огромные.

Завершились они тем, что г. Нимцович взял на 19-м ходу еЗ:d4, хотя он не мог не видеть грозящей атаки, в то время как он имел если не удовлетворительный, то всё же гораздо лучший защитительный ход 19. Лf1-е1.

Что значат все наши замечания? Ни одна партия не совершенна, и, не будь другой партии, лучшей, чем данная, она получила бы первый приз, так как отлично играна Таррашем и завершена прекрасной комбинацией. Но раз подобная партия нашлась, все эти дефекты не могли не быть оценены по достоинству; таким образом, мы переходим к партии Капабланка — Бернштейн, но прежде укажем ещё на одно обстоятельство, оставленное судьями без внимания, и на которое мне указывает московский игрок Н.Э. Арест. Дело в том, что, жертвуя не двух слонов, а всего одного, Тарраш мог бы выиграть не менее скоро и просто свою партию. Именно: вместо 19...Сd6:b2+ можно было играть 19...Сс6:g2. Привожу главнейшие варианты, сперва, если белые берут слона, затем — если нет:

 

 

Этими вариантами я хочу только показать, что в случившейся партии не было труда найти путь к выигрышу: того или другого слона пожертвовать — всё вело к выигрышу приблизительно с одинаковой быстротой. Но это особенно подкрепляет наше мнение о слабой игре Нимцовича: не видеть, не оценить ни той ни другой жертвы — это не по-гроссмейстерски.

Обращаясь теперь к комбинации Капабланки, мы прежде всего должны отметить, что, если первые жертвы (16. b2—b4 и 17. Сd3:b5) довольно очевидны, то жертва качества (а всего вместе — ладьи) на 22-м ходу (Kd6:с8) куда сильнее комбинации Тарраша: она открывается очень интересным ходом (21. Сg3—h4), затем обходит ложный след (28. Фd8-d6) и даёт прекраснейший размен ферзей (27. Кd6:е8), обнимает в общей сложности 14 ходов, кончаясь только двумя лишними пешками; наконец, строит положение не менее «задачное», чем мат Тарраша (это отмечает «Deutsche Schachzeitung»).

Вместе с тем упрекнуть Бернштейна в плохой игре нельзя, и вот этот пункт и является, на мой личный взгляд, решающим. Во время заседания жюри мы перебрали множество вариантов, всюду находя выгодные для белых продолжения (что делает партию весьма важной для теории). Но не мы одни: по очереди все комментаторы приходят, по-видимому, к одному с нами мнению, и то, что недавно предлагалось для чёрных как спасение, ныне уже отвергнуто. Так, хотели видеть ошибку чёрных на 15-м ходу (вместо f6:е5 давали Кg4:e5), теперь это отвергнуто; отвергнуты поправки на 14-м (вместо f7-f6—Кg4:е5), на 13-м (вместо Фd8-с7 — Фd8—е7), на 12-м (вместо Се7-с5 — Фd8—с7) ходах. Об этом см. последний № «Deutsche Schachzeitung». Остаётся один ход: вместо е6-e5 все рекомендуют играть с6-c5. Здесь все видят ошибку настолько решительную, что г. Левенфиш в «Речи» говорит, что г. Бернштейн стал жертвой собственной комбинации. Если бы даже это было так, всё же это не умалило бы достоинства партии: ошибка на 10-м ходу привела едва на 36-м только к двум лишним пешкам!

Не слишком явная ошибка, не очень легко её было опровергнуть. Однако посмотрим, насколько лучше было c6-c5

 

 

Итак, мне кажется бесспорным, что и при ходе с6—с5 белые получали отличную игру, а это показывает, что план Капабланки подвергает сомнению весь данный порядок ходов и что в практической игре вовсе не легко было найти, что лучше: е6—е5 или с6—с5. Все эти соображения служат основанием для решения жюри.

Ко всему сказанному следует добавить, что «предшественник», о котором говорит Зноско-Боровский, — следующая знаменитая партия:
 

ЭМ. ЛАСКЕР - И. БАУЭР
Дебют Берда

Международный турнир

Амстердам, 1889

 

 

«Шахматы в СССР» № 2, 1981